ГЛАВА ВТОРАЯ

ИСЧЕЗНУВШЕЕ СТЕКЛО

Почти десять лет минуло с того утра, как Дурсли обнаружили у себя на пороге племянника, а Бирючиновый проезд прак-тически не изменился. Солнце вставало над теми же ухоженными садиками и освещало все ту же латунную четверку на двери Дурслей; оно пробиралось в гостиную, почти не изменившуюся с того вечера, когда мистер Дурсль смотрел роко-вой репортаж про сов. Лишь по фотографиям на камине можно было определить, сколько пролетело времени. Десять лет назад здесь была уйма снимков подобия большого розового мячика в разноцветных чепчиках, а теперь Дадли Дурсль подрос, и с фотографий глядел белобрысый бугай на своем первом велосипеде, на ярмарочной карусели, за компьюте-ром с папой, в объятиях и поцелуях мамы. В комнате не было даже намека на то, что в доме живет еще один мальчик.

Тем не менее, Гарри Поттер был еще здесь и в данный момент спал, хотя спать ему оставалось недолго. Тетя Петуния уже проснулась, и утреннюю тишину прорезал ее визгливый голос:

– Подъем! Вставай! Живо!

Гарри вздрогнул и проснулся. Тетка снова заколотила в дверь.

– Вставай! – взвизгнула она. Гарри услышал, как она пошла на кухню и брякнула о плиту сковородкой. Он перекатился на спину и попытался вспомнить, что ему снилось. Классный сон. С летающим мотоциклом. У него было странное чувство, что он этот сон уже видел.

Тетя вернулась к двери.

– Ты что, еще не встал? – настойчиво поинтересовалась она.

– Почти, – ответил Гарри.

– А ну живее, я хочу, чтоб ты последил за беконом. И попробуй мне сожги – я хочу, чтобы в день рождения Дадлика все было идеально.

Гарри тяжело вздохнул.

– Что ты сказал? – рявкнула тетя из-за двери.

– Ничего, ничего...

День рождения Дадли – как же он забыл? Гарри медленно вывалился с постели и принялся искать носки. Он нашел парочку под кроватью, стряхнул паука и надел. К паукам Гарри привык – в чулане под лестницей их было видимо-невидимо, а именно там он и спал.

Одевшись, он прошел по коридору на кухню. Стол почти весь скрылся под подарками Дадли. Судя по всему, Дадли подарили новый компьютер, чего он и хотел, не говоря уже о втором телевизоре и гоночном велосипеде. Но вот зачем Дадли гоночный велосипед, для Гарри оставалось загадкой: Дадли был весьма упитан и ненавидел физические упражнения – если, конечно, не требовалось кого-нибудь избить. Любимой боксерской грушей у Дадли был Гарри, но того не всегда удавалось отловить. Никто б и не подумал, но Гарри бегал очень быстро.

Видать, из-за того, что Гарри жил в темном чулане, он всегда был маленьким и тощеньким для своего возраста. Он казался еще меньше и тощее оттого, что ему приходилось донашивать старые вещи Дадли, а Дадли был крупнее раза в четыре. У Гарри было худенькое лицо, острые коленки, черные волосы и ярко-зеленые глаза. Он носил круглые очки, обклеенные скотчем после Дадлиных ударов по носу . Единственное, что нравилось Гарри в собственной внешности, так это тонкий шрам на лбу в виде молнии. Шрам у него был с незапамятных времен, и первый осмысленный вопрос, заданный тете Петунии, был как раз о том, откуда взялся этот шрам.

– В автокатастрофе, когда погибли твои родители, – ответила она. – И не задавай вопросов.

Не задавай вопросов – первое правило мирной жизни с Дурслями.

Когда Гарри переворачивал бекон, в кухню вошел дядя Вернон.

– Причешись! – гавкнул он в качестве утреннего приветствия.

Приблизительно раз в неделю дядя Вернон отрывал нос от газеты и кричал, что племянника надо постричь. Наверное, Гарри стригли чаще всех одноклассников, вместе взятых, но все без толку – волосы отрастали вновь, к тому же в полном беспорядке.

Гарри жарил яичницу, когда в кухню вместе с мамашей прибыл Дадли. Дадли был очень похож на дядю Вернона. У него было розовое рыльце, почти никакой шеи, маленькие водянисто-голубые глазки и густые светлые волосы, гладко лежавшие на жирной башке. Тетя Петуния твердила, что Дадли вылитый ангелочек, однако Гарри считал, что Дадли вылитый хряк в парике.

Гарри с трудом расставил на столе тарелки с яичницей и беконом – места почти не осталось. Дадли тем временем пересчитывал подарки. Лицо у него вытянулось.

– Тридцать шесть, – произнес он, глядя на мать с отцом. – На два меньше, чем в прошлом году.

– Голубчик, да ты забыл подарок от тетушки Мардж, видишь, он тут, под большим подарком от мамули с папулей.

– Ладно, значит, тридцать семь, – Дадли побагровел. Гарри, заметив, что у Дадли приближается истерика, начал как можно скорее заглатывать бекон, опасаясь, как бы Дадли не опрокинул стол.

Тетя Петуния, очевидно, тоже почуяла опасность и затараторила:

– Мы купим тебе еще два подарка, когда пойдем гулять. Да, пончик? Еще два подарочка. Ты доволен?

Дадли задумался. Похоже, это был тяжелый труд. Наконец он медленно выговорил:

– Тогда у меня будет тридцать... тридцать...

– Тридцать девять, сладенький, – подсказала тетя Петуния.

– А... – Дадли тяжело плюхнулся на стул и ухватил ближайший сверток. – Тогда ладно.

Дядя Вернон загоготал.

– Обормот не прогадает – весь в папу! Молодчина, Дадли! – Он взъерошил сыну волосы.

Тут зазвонил телефон, тетя Петуния пошла отвечать, а Гарри с дядей Верноном наблюдали, как Дадли распаковывает гоночный велосипед, видеокамеру, самолет с радиоуправлением, шестнадцать новых компьютерных игр и видеомагнитофон. Он уже сдирал упаковку с золотых наручных часов, когда вернулась тетя Петуния, злая и озабоченная.

– Плохие новости, Вернон, – сказала она. – Миссис Фигг сломала ногу. Она не сможет его взять, – тетя мотнула головой в сторону Гарри.

Дадли в ужасе разинул рот, зато у Гарри радостно забилось сердце. Каждый год в день рождения Дадли родители на целый день увозили их с другом в город – на аттракционы, в рестораны на гамбургеры и в кино. И каждый год Гарри оставляли с миссис Фигг, сумасшедшей бабкой, жившей через две улицы. Гарри там все было ненавистно. Дом насквозь провонял капустой, а миссис Фигг заставляла его любоваться фотографиями кошек, перебывавших у нее за всю жизнь.

– И что? – спросила тетя Петуния, гневно глядя на Гарри, словно все это подстроил он. Гарри знал, что следует посочувствовать миссис Фигг, но это было непросто, учитывая, что теперь ему целый год не доведется лицезреть Пуфика, Снежинку, мистера Лапку и Хохолка.

– Давай позвоним Мардж, – предложил дядя Вернон.

– Не валяй дурака, Вернон, она же ненавидит мальчишку.

Дурсли часто говорили о Гарри вот так, словно его здесь не было – точнее, будто он был чем-то мерзким, вроде слизня, и не в состоянии понять, о чем идет речь.

– А эта, как бишь ее, твоя подруга – Ивонна?

– Отдыхает на Майорке, – отрезала тетя Петуния.

– Вы можете просто оставить меня здесь, – с надеждой вставил Гарри (тогда он сможет для разнообразия посмотреть что хочет по телевизору, а может, даже рискнет сесть за компьютер Дадли).

Тетя Петуния скривилась, словно проглотила лимон.

– Чтобы мы вернулись в руины? – прорычала она.

– Да не буду я дом взрывать, – обещал Гарри, но его никто не слушал.

– Может, взять его в зоопарк... – медленно начала тетя Петуния, – и оставить в машине....

– Машина новая, я его там одного не оставлю...

Тут Дадли заревел белугой. То есть, конечно, заревел не по-настоящему – он уже сто лет по-настоящему не плакал, но знал, что стоит только скорчить рожу и завыть, как маменька сделает все, что угодно.

– Дадличек, лапонька, не плачь, мамочка не позволит ему испортить тебе праздник! – запричитала она, обвивая его руками.

– Я... не... хочу... чтобы... он... ехал с нами! – выдавил Дадли между громкими притворными всхлипами. – Он всегда все по-по-портит! – И злорадно ухмыльнулся Гарри из-под маминых рук.

Тут раздался звонок в дверь.

– О господи, это они! – исступленно закричала тетя Петуния, и через минуту в кухню вошел лучший друг Дадли, Пирс Полкисс, в сопровождении матушки. Пирс был костлявый шибзик, похожий на крысу. Обычно он скручивал жертвам руки, пока Дадли их бил. Дадли тут же прекратил изображать плач.

Спустя полчаса Гарри, не смея поверить своему счастью, вместе с Пирсом и Дадли сидел на заднем сиденье машины Дурслей и впервые в жизни ехал в зоопарк. Тетя с дядей так и не придумали, куда его деть, но перед выездом дядя Вернон отвел Гарри в сторону.

– Предупреждаю, – сказал он, вплотную приблизив к Гарри багровый мордоворот. – Предупреждаю тебя, парень – любые фокусы, какие угодно – и ты просидишь в чулане до самого Рождества.

– Я не буду ничего делать, – сказал Гарри, – честно...

Но дядя Вернон ему не поверил. Ему никто никогда не верил.

Дело в том, что с Гарри часто приключались странные вещи, и Дурслям бесполезно было объяснять, что он тут ни при чем.

Однажды тете Петунии надоело, что Гарри приходит из парикмахерской в таком виде, будто он там и не бывал; взяв кухонные ножницы, она обкорнала его почти наголо, оставив одну челку, чтобы “прикрыть этот жуткий шрам”. Дадли идиотничал над Гарри, а тот не спал всю ночь, думая о завтрашней школе, где над ним и так издевались из-за мешковатой одежды и заклеенных очков. Однако наутро он обнаружил, что волосы стали точно такими же, как до тетиных изысков. За это его на неделю засадили в чулан, несмотря на все попытки объяснить, что он не в состоянии объяснить столь скорое отрастание волос.

В другой раз тетя Петуния пыталась обрядить его в старый мерзкий Дадлин свитер (коричневый с оранжевыми грибами-дождевиками). Чем усерднее она напяливала свитер, тем меньше он становился, пока не съежился настолько, что мог налезть на куклу, но никак не на Гарри. Тетя Петуния решила, что свитер сел после стирки, и, к великому облегчению, Гарри не наказали.

А вот однажды он натерпелся неприятностей, оказавшись на крыше школьной столовой. За Гарри, как обычно, гонялись Дадлины дружки, когда к собственному – и ко всеобщему – удивлению он оказался на трубе. Дурсли получили от директрисы разгневанное письмо, в котором говорилось, что Гарри лазает по крышам школьных зданий. Однако Гарри всего лишь (о чем он кричал дяде Вернону сквозь запертую дверь чулана) пытался запрыгнуть за мусорные баки, стоявшие у кухни. Сам Гарри предполагал, что в момент прыжка его подхватило ветром.

Но сегодня ничто не предвещало беды. Даже компания Дадли и Пирса не могла затмить радости провести день не в школе, не в чулане и не в капустной гостиной миссис Фигг.

Всю дорогу дядя Вернон жаловался тете Петунии. Он вообще любил жаловаться на мир: на своих подчиненных, на Гарри, на совет директоров, опять на Гарри, на банк и опять на Гарри – это были его излюбленные темы. Сегодня он пошел по мотоциклам.

– ... носятся как маньяки, шантрапа чертова, – проворчал он, когда их нагнал мотоцикл.

– Мне приснился мотоцикл, – сказал Гарри, вдруг вспомнив свой сон. – Он летал.

Дядя Вернон чуть не врезался в идущую впереди машину. Он резко обернулся, лицом напоминая гигантскую свеклу с усами.

– МОТОЦИКЛЫ НЕ ЛЕТАЮТ! – заорал он.

Дадли с Пирсом хрюкнули.

– Да, я знаю, – сказал Гарри. – Это же был сон.

Но он уже пожалел, что открыл рот. Еще хуже его вопросов Дурсли ненавидели, когда он говорил о чем-то таком, что было не так, как должно, о чем бы ни шла речь – о сне или даже о мультфильме, словно считая, что у него опасные мысли.

Суббота выдалась солнечной, народу в зоопарке было битком. У входа Дурсли купили Дадли и Пирсу по большому шоколадному мороженому, а потом, поскольку улыбающаяся продавщица в фургоне спросила, что хочет Гарри, прежде чем его успели оттащить, ему купили дешевый лимонный лед. Все равно неплохо, думал Гарри и с удовольствием облизывал свой лед, наблюдая, как чешет репу горилла – ну вылитый Дадли, разве только не блондин.

Столь чудесного утра Гарри давненько не видал. Он был настороже и держался от Дурслей чуть поодаль, чтобы Дадли и Пирс, которым к обеду уже начали надоедать животные, не вздумали заняться любимым делом – его избиением. Они пообедали в ресторане при зоопарке, и когда Дадли закатил истерику, что ему в десерт наложили слишком мало мороженого, дядя Вернон купил ему другой, а Гарри разрешили доесть этот.

Впоследствии Гарри говорил себе, что напрасно надеялся на столь же чудесный конец.

После обеда они отправились в террариум. Там было прохладно и темно, а в стенах светились окошки. За стеклами по камням и корягам ползали, извиваясь, всевозможные ящеры и змеи. Дадли и Пирс хотели посмотреть на гигантских ядовитых кобр и толстенных питонов, способных задушить человека. Дадли быстро отыскал самую большую змею. Она могла бы дважды обмотаться вокруг автомобиля дяди Вернона и расплющить его в мусорный бачок, но в тот момент она была не в настроении. Точнее, она крепко спала.

Дадли прижался носом к стеклу и уставился на блестящие бурые кольца.

– Пусть она проснется, – заканючил он отцу. Дядя Вернон постучал по стеклу, но змея не шелохнулась.

– Давай еще! – скомандовал Дадли. Дядя Вернон резво забарабанил по стеклу костяшками пальцев, но змея продолжала дремать.

– Надоело! – завыл Дадли и зашаркал прочь.

Гарри пододвинулся к окошку и пристально посмотрел на змею. Он бы не удивился, умри она со скуки – она ведь тут совершенно одна, за исключением идиотов, целый день стучащих по стеклу, чтобы ее расшевелить. Это даже хуже, чем спать в чулане, куда наведывается одна тетя Петуния, барабаня в дверь на побудку – он-то хоть мог передвигаться по всему дому.

Вдруг змея открыла бусинки-глаза. А потом медленно, очень медленно подняла голову, пока ее глаза не сравнялись с глазами Гарри.

Змея подмигнула.

Гарри выпучил глаза. Потом он быстро обернулся, не смотрит ли кто-нибудь. Никого не было. Он снова повернулся к змее и тоже ей подмигнул.

Змея кивнула в сторону дяди Вернона и Дадли, а потом возвела глаза к потолку. Она посмотрела на Гарри, словно говоря: “И так вот все время”.

– Понимаю, – шепнул Гарри сквозь стекло, хоть и не был уверен, что змея его услышит. – Наверно, это страшно надоедает.

Змея энергично закивала.

– Кстати, ты откуда? – поинтересовался Гарри.

Змея ткнула хвостом в висевшую у стекла табличку. Гарри всмотрелся.

– Там было хорошо?

Боа констриктор опять ткнул хвостом в табличку, и Гарри прочел:

– А, понятно – значит, ты никогда не была в Бразилии?

Змея покачала головой, и в этот миг оба подпрыгнули от оглушительного вопля, раздавшегося за спиной Гарри:

– ДАДЛИ! МИСТЕР ДУРСЛЬ! СМОТРИТЕ СКОРЕЕ НА ЭТУ ЗМЕЮ! ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО ОНА ВЫТВОРЯЕТ!

Дадли заковылял со всей прыти.

– А ну пошел, – сказал он, ткнув Гарри в ребра кулаком. Гарри, не ожидавший удара, рухнул на бетонный пол. Дальше все произошло так быстро, что никто не понял, как это случилось – в первую секунду Пирс и Дадли прижались к стеклу, но тут же отскочили, взвыв от ужаса.

Гарри сел и ахнул: стекло, за которым сидел боа констриктор, исчезло. Огромная змея быстро разматывалась, выползая из темницы. Народ завопил и понесся к выходу из террариума.

Гарри готов был поклясться, что змея, проползая мимо, прошипела:

– Бразилия, вот куда... Спасссибо, амиго.

Сторож террариума был в шоке.

– Но стекло, – повторял он, – куда же делось стекло?

Директор зоопарка лично преподнес тете Петунии чашечку крепкого сладкого чаю, без устали рассыпаясь в извинениях. Пирс и Дадли несли что-то нечленораздельное. Гарри видел, что проползая мимо, змея лишь игриво цапнула их за пятки, но в машине дяди Вернона Дадли уверял, будто она чуть не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что его пытались задушить. Но худшее, по крайней мере, для Гарри, настало, когда Пирс настолько успокоился, чтобы сказать:

– А Гарри с ней разговаривал, а, Гарри?

Дядя Вернон сдал Пирса в целости и сохранности и только после этого набросился на Гарри. Он был так зол, что утратил дар речи. Ему удалось лишь выдавить:

– Иди... в чулан... сиди там... без еды, – после чего рухнул в кресло, и тете Петунии пришлось бежать за большой порцией коньяку.

Много позже Гарри лежал в темном чулане, мечтая о часах. Интересно, который час и спят ли Дурсли? Пока они не уснут, ходить на кухню за едой не стоит.

Он прожил у Дурслей почти десять лет – десять лет, полных лишений и обид, сколько он себя помнил, с самого раннего детства, а родители погибли в автокатастрофе. Он не мог вспомнить себя в машине, когда погибли родители. Иногда, напрягая память в долгие часы заточения в чулане, он испытывал странное видение: ослепительная вспышка зеленого света и обжигающая боль во лбу. Видимо, это и была автокатастрофа, хотя непонятно, откуда взялся зеленый свет. Родителей он совершенно не помнил. Тетя с дядей никогда о них не говорили, а вопросы, разумеется, запрещались. И фотографий их в доме не было.

Когда Гарри был помладше, он все мечтал, как за ним приедет какой-нибудь неизвестный родственник, но мечта не сбылась – его единственной родней были Дурсли. Но иногда ему казалось (а может, и мечталось), что на улице его узнают незнакомцы. Это были очень странные незнакомцы. Однажды ему поклонился маленький человечек в фиолетовом цилиндре, когда они ходили по магазинам с тетей Петунией и Дадли. Гневно спросив Гарри, знает ли он этого человека, тетя Петуния выпихнула их с Дадли из магазина, так ничего и не купив. В автобусе ему весело помахала рукой дикого вида бабулька в зеленом. На улице ему пожал руку лысый мужчина в очень длинном пурпурном плаще и ушел, не сказав ни слова. И что самое загадочное, эти люди исчезали в тот момент, когда Гарри пытался повнимательнее их рассмотреть.

В школе у Гарри никого не было. Все знали, что Дадли с дружками ненавидят этого странного Гарри Поттера в мешковатом старье и разбитых очках, а с бандой Дадли предпочитали не связываться.

Далее...

Домой