ГЛАВА ВОСЬМАЯ
УЧИТЕЛЬ ЗЕЛЬЕДЕЛИЯ
– Вон, гляди.
– Где?
– Рядом с длинным рыжим перцем.
– В очках?
– Видел его лицо?
– Видел его шрам?
Шушуканье сопровождало Гарри, стоило ему только выйти наутро из спальни. Выстроившиеся шеренгами дети вставали на цыпочки, заглядываясь на него, или перебегали в конец, чтобы еще раз пройти мимо по коридору. Гарри это не нравилось, потому что мешало сосредоточиться на поисках дороги в класс.
В Хогвартсе было сто сорок две лестницы: одни широкие и пологие; другие узкие и шаткие; третьи по пятницам вели куда-то не туда; четвертые – с исчезающей ступенькой где-то посередине, которую надо было не забыть перепрыгнуть. Еще были двери, которые не отворялись, пока их вежливо не попросишь или не пощекочешь в определенном месте, или двери, которые на самом деле были вовсе не двери, а просто прикинувшиеся сплошные стены. Вообще было очень трудно запомнить, где чего, потому что все перемещалось. Люди на портретах постоянно ходили друг к другу в гости, а рыцарские доспехи, несомненно, умели ходить.
От привидений тоже толку не было. Струхнешь тут – открываешь себе дверь, а оно в нее сочится. Почти Безголовый Ник всегда с радостью выводил заблудших новичков-гриффиндорцев на дорогу, но встретить, опаздывая на урок, полтергейста Дрюзга стоило двух запертых дверей плюс трюковой лестницы, вместе взятых. Нахлобучит тебе на голову урну, выдернет ковер из-под ног, обстреляет мелками или подкрадется незаметно сзади и схватит за нос, вереща: “НУ И ШНОБЕЛЬ!”
Но хуже Дрюзга – если такое еще возможно – был смотритель Аргус Стырь. Гарри с Роном умудрились напороться на него в первое же утро. Стырь застал их за тырканьем в дверь, которая, к несчастью, вела в запретный коридор на четвертом этаже. Стырь не поверил, что ребята заблудились, решил, что они туда лезут нарочно и грозился бросить в подземелье, но тут их выручил проходивший мимо профессор Квиррелл.
У Стыря была кошка по имени миссис Норрис, костлявое создание цвета пыли с выпученными глазами-фонарями, как у самого Стыря. Она самостоятельно патрулировала коридоры. Стоило перед ней нарушить правила, хоть на пальчик переступить запретную черту, как она мчалась за Стырем, который, пыхтя, являлся через пару секунд. Стырь лучше всех (кроме, пожалуй, близне-цов Уизли) знал секретные школьные переходы и мог не хуже призрака выскочить из-под земли. Ученики его дружно ненавидели, а многие в розовых мечтах давали пендаля миссис Норрис.
Когда ты наконец отыскал кабинет, начинались сами занятия. Гарри очень скоро понял, что колдовство – вещь гораздо более многогранная, чем размахивание палочкой и бормотанье непонятных слов.
Каждую среду, в полночь, дети должны были изучать в телескоп ночное небо и зазубривать названия звезд и движение планет. Три раза в неделю они ходили в оранжереи позади замка заниматься травологией с маленькой коренастой колдуньей по имени профессор Росток, где узнавали, как ухаживать за незнакомыми растениями и грибами и для чего их использовать.
Самым скучным уроком была история магии, единственный предмет, преподаваемый призраком. Когда профессор Биннз был уже очень-очень стар, он заснул однажды перед камином в учительской, а наутро пришел на урок уже без тела. Биннз бубнил и бубнил, а дети калякали за ним имена и даты, путая Эмерика Злыдня с Юриком Чудилой.
Профессор Флитвик, преподаватель заклинаний, был такой крошечный, что вставал на стопку книг, чтобы виднеться из-за стола. В начале первого урока он провел перекличку и, дойдя до фамилии Гарри, восторженно пискнул и свалился под стол.
Профессор МакГонагалл тоже отличалась своеобразием. Гарри абсолютно верно предположил, что ей лучше не перечить. Строгая и умная, она на первом же уроке сделала внушение, едва они успели сесть.
– Трансфигурация – самый сложный и опасный вид колдовства, который вы будете изучать в Хогвартсе, – сказала она. – Кто будет валять дурака у меня на уроках, покинет класс раз и навсегда. Я предупредила.
Потом она превратила свой стол в свинью и обратно. Все были поражены и сгорали от нетерпения творить нечто подобное, но вскоре поняли, что до превращения мебели в животных им еще очень и очень далеко. Сделав кучу сложных записей, каждый получил по спичке и стал пытаться превратить ее в иголку. К концу урока спичка изменилась только у Гермионы Грэйнджер; профессор МакГонагалл показала всему классу, что спичка посеребрела и заострилась, и одарила Гермиону одной из своих редких улыбок.
Все с нетерпением ждали защиты от Темных Искусств, но уроки Квиррелла оказались полным стебаловым. В классе сильно воняло чесноком, говорили, это для отпугивания вампира, с которым профессор встретился в Румынии и теперь боится, как бы тот за ним не вернулся. Тюрбан, по его словам, был подарен ему одним африканским принцем в знак благодарности за избавление от хулиганствующего зомби, но в эту историю никто особенно не верил. Во-первых, когда Симус Финниган с любопытством спросил, как Квиррелл отогнал зомби, тот покраснел и заговорил о погоде; во-вторых, они унюхали вокруг тюрбана непонятный запах, а близнецы Уизли утверждали, что он тоже набит чесноком, чтобы защищать Квиррелла повсеместно.
Гарри с облегчением узнал, что он не так уж отстает от остальных. Многие были из магловских семей и тоже не подо-зревали, что они ведьмы и колдуны. А учить надо было так много, что даже ребята вроде Рона не имели особой форы.
Пятница стала для Гарри и Рона знаменательным днем. Они наконец умудрились добраться к завтраку в Большой зал, ни разу не заблудившись.
– Что там у нас на сегодня? – спросил Гарри у Рона, посыпая овсянку сахаром.
– Два зельеварения с плутзеринцами, – ответил Рон. – Снэйп ведь завуч Плутзерина. Говорят, он им всегда потворствует – посмотрим, правда это или нет.
– Хорошо бы МакГонагалл потворствовала нам, – сказал Гарри. Профессор МакГонагалл была завучем Гриффиндора, но это не помешало ей вчера по уши загрузить их домашней работой.
Тут как раз прибыла почта. Гарри уже попривык, но в первое утро оторопел – на завтраке в Большой зал вдруг влетела сотня сов, закружила над столами в поисках своих хозяев, а потом стала сбрасывать им на колени письма и посылки.
Хедвиг пока ничего не приносила. Иногда она подлетала пощипать Гарри за уши или поклевать крошек, прежде чем отправиться спать в совятник с остальными школьными совами. Однако в это утро она приземлилась между джемом и сахарницей и бросила Гарри в тарелку записку. Гарри немедленно вскрыл послание. В нем было очень неаккуратно накорябано:
Гарри одолжил у Рона перо, нацарапал на обратной стороне листка
и снова отослал Хедвиг.
Ожидание чаепития с Хагридом пришлось очень кстати, потому что урок зельеделия оказался ужаснее всего, что произошло с Гарри до сих пор.
На банкете в начале учебного года Гарри показалось, что профессор Снэйп его невзлюбил. К концу первого урока зельеделия он понял, что ошибался. Снэйп не просто невзлюбил Гарри – он его возненавидел.
Уроки зельеделия проводились в одном из подземелий. Там было холоднее, чем в самом замке, и для обеспечения мурашек не требовались даже маринованные зверюги, плавающие в стеклянных банках вдоль стен.
Снэйп, как и Флитвик, начал урок с переклички и, как и Флитвик, остановился на фамилии Гарри.
– Ах, да, – произнес он тихо, – Гарри Поттер. Наша новая... знаменитость.
Драко Малфой и его дружки Крабб и Гойл заржали в ладошки. Снэйп закончил перекличку и оглядел класс. Глаза у него были черные, как у Хагрида, за отсутствием только хагридовой теплоты. Они были холодные и пустые, наводя на мысль о темных туннелях.
– Вы пришли сюда изучать тонкую науку и точное искусство зельеделия, – начал он. Говорил он почти шепотом, но дети ловили каждое слово – как и профессор МакГонагалл, Снэйп обладал даром без малейших усилий удерживать внимание класса. – Поскольку здесь нет ничего общего с глупым размахиванием палочкой, многие из вас с трудом поверят, что это является волшебством. Вряд ли вы сумеете понять красоту тихо кипящего котла с его шипучими испарениями, утонченную силу жидкостей, крадущихся по человеческим венам, околдовывающих ум, порабощающих чувства... Я могу научить вас разливать по бутылкам известность, заваривать славу, даже закупоривать смерть – если только вы не стадо болванов, которых мне обычно приходится обучать.
За этой речью последовало долгое молчание. Гарри с Роном обменялись удивленными взглядами. Гермиона Грэйнджер ерзала на краешке стула в готовности доказать, что она не болван.
– Поттер! – вызвал вдруг Снэйп. – Что получится, если добавить толченый корень златоцветника в настойку полыни?
Толченый корень чего в настойку чего? Гарри оглянулся на Рона, не менее обалдевшего; рука Гермионы так и выстрелила в воздух.
– Не знаю, сэр, – ответил Гарри.
Губы Снэйпа искривились в усмешке.
– Ну-ну... как видим, слава – это еще не все. – Руку Гермионы он проигнорировал. – Попробуем еще раз. Поттер, где вы станете искать, если я попрошу вас принести мне безоар?
Гермиона вытянула руку в воздух как можно выше, чтобы не встать со стула, но Гарри ни сном ни духом не ведал, что такое безоар. Он старался не смотреть на Малфоя, Крабба и Гойла, сотрясавшихся от хохота.
– Не знаю, сэр.
– Полагаю, до школы вы не открывали учебника, а, Поттер?
Гарри заставил себя глядеть прямо в эти холодные глаза. У Дурслей он заглядывал в учебники, но неужели Снэйп считает, что он должен помнить все, что написано в “Тысяче волшебных трав и грибов”?
Снэйп по-прежнему игнорировал подпрыгивающую руку Гермионы.
– В чем разница, Поттер, между борцем и волчьей отравой?
Тут Гермиона встала, вытянув руку до потолка.
– Не знаю, – спокойно сказал Гарри. – По-моему, Гермиона знает, почему бы вам не спросить ее?
Раздались смешки; Гарри поймал взгляд Симуса, и тот подмигнул. Снэйп, однако, был недоволен.
– Сядьте, – рявкнул он Гермионе. – К вашему сведению, Поттер, златоцветник с полынью образуют снотворное зелье такой силы, что оно известно как Глоток Живой Смерти. Безоар – это камень, извлекаемый из желудка козла и спасающий от большинства ядов. Что касается борца и волчьей отравы, то это одно и то же растение, известное также под названием аконит. Ну? Почему никто не записывает?
Начались поспешные поиски перьев и пергамента. В этом шуме Снэйп произнес:
– И с факультета Гриффиндор снимается балл за вашу наглость, Поттер.
По мере продолжения урока положение Гриффиндора не улучшилось. Снэйп разбил их по парам и велел замутить простое зелье для лечения нарывов. Он кружил по классу в длинной черной мантии, наблюдая, как дети взвешивают сушеную крапиву и толкут змеиные зубы, критикуя каждого, кроме Малфоя, который ему явно симпатизировал. Снэйп как раз призывал всех посмотреть, как идеально вываривает Малфой рогатых слизней, когда подземелье наполнилось клубами едкого зеленого дыма и громким шипением. Невилл каким-то образом умудрился переплавить котел Симуса в волнистую кляксу, и зелье потекло по каменному полу, прожигая дырки в ботинках. Через мгновение весь класс стоял на стульях, а Невилл, облившийся зельем, когда лопнул котелок, стонал от боли – по рукам и ногам пошли жуткие красные волдыри.
– Идиот! – зарычал Снэйп, убирая пролитое зелье одним мановением волшебной палочки. – Вы что, добавили иглы дикобраза до того, как снять котел с огня?
Невилл всхлипывал – волдыри уже дошли до носа.
– Отведите его в больничное крыло, – гаркнул Снэйп Симусу. Затем он набросился на Гарри и Рона, работавших рядом с Невиллом. – Вы, Поттер, почему не сказали ему, чтоб не клал иглы? Думали, как хорошо будете смотреться на его фоне? Вы потеряли еще один балл для Гриффиндора.
Это было так несправедливо, что Гарри открыл было рот, но Рон пнул его под котлом.
– Не нарывайся, – прошептал он, – я слышал, Снэйп бывает страшной гадиной.
Через час, вылезая по ступенькам из подземелья, Гарри запутался в мыслях и совершенно упал духом. В первую же неделю он потерял для Гриффиндора два очка – за что Снэйп его так ненавидит?
– Выше нос, – сказал Рон, – у Фреда и Джорджа Снэйп тоже вечно снимает очки. Можно я пойду с тобой к Хагриду?
Без пяти три они вышли из замка и направились через школьные угодья. Хагрид жил в деревянной хижине на опушке Запретного леса. Перед входной дверью валялся арбалет и пара галош.
Гарри постучал, и изнутри донеслось отчаянное царапанье и несколько оглушительных гавков. Затем раздался голос Хагрида:
– Назад, Клык, назад.
В чуть приоткрывшейся щелке появилось большое косматое лицо Хагрида.
– Погодите, – сказал он. – Назад, Клык.
Он впустил ребят, с трудом удерживая за ошейник огромного черного немецкого дога.
Внутри была всего одна комната. С потолка свисали окорока и фазаны, на открытом огне кипел медный чайник, а в углу стояла массивная кровать, накрытая лоскутным одеялом.
– Будьте как дома, – пригласил Хагрид, отпуская Клыка, который тут же набросился на Рона и начал облизывать ему уши. Как и Хагрид, Клык вовсе не был столь свиреп, как казался.
– Это Рон, – сказал Гарри Хагриду, который наливал кипяток в большой заварочный чайник и выкладывал на тарелку кексы-булыжники.
– Очередной Уизли, ага? – предположил Хагрид, глянув на Роновы веснушки. – Полжизни гоняю из лесу твоих братанов.
Каменные кексы оказались бесформенными комками с изюмом, о которые можно было сломать зубы, но Гарри с Роном делали вид, будто им очень нравится и рассказывали Хагриду о своих первых уроках. Клык сложил голову на колени Гарри и обслюнявил ему всю мантию.
С восторгом услышали Гарри и Рон, как Хагрид обозвал Стыря “старым мудилой”.
– А эта кошка его, миссис Норрис, свести бы ее с Клыком. Знаете, я как в школу приду, она везде за мной таскается. Не отделаешься – это Стырь ее натаскал.
Гарри поведал Хагриду об уроке у Снэйпа. Хагрид, как и Рон, велел не волноваться, ведь Снэйпу не нравится практически ни один ученик.
– Но меня он прямо ненавидит.
– Ерунда! – не поверил Хагрид. – С чего бы вдруг?
Однако Гарри показалось, что при этих словах Хагрид отвел взгляд.
– А как там поживает брателло Чарли? – спросил Хагрид у Рона. – Нравился он мне – зверюшек любил.
Интересно, нарочно он, что ли, тему сменил, подумал Гарри. Пока Рон рассказывал Хагриду о Чарлиной работе с драконами, Гарри вытащил из-под чехла для чайника кусок газеты. Это оказалась вырезка из “Ежедневного пророка”:
Гарри вспомнил: в поезде Рон говорил, что кто-то пытался ограбить “Гринготтс”, но не назвал дату.
– Хагрид! – воскликнул Гарри, – этот взлом в “Гринготтсе” случился в мой день рождения! Может, это произошло как раз когда мы там были!
На этот раз сомнений не было – Хагрид точно отвел глаза. Он буркнул и предложил ему еще один каменный кекс. Гарри снова перечитал статью.
Хагрид опустошил сейф семьсот тринадцать, если это можно назвать опустошением, забрав тот задрипанный пакетик. Не его ли искали воры?
Когда Гарри с Роном возвращались в замок на ужин, карманы отвисли под тяжестью кексов-булыжников, от которых они из вежливости не отказались, и Гарри подумал, что пока еще ни один урок не наводил его на такие раздумья, как чаепитие с Хагридом. Значит, Хагрид забрал пакетик вовремя? Где он сейчас? И знает ли Хагрид про Снэйпа нечто такое, чего не хочет ему говорить?
